Цветы жизни
- Автор темы MOPE
- Дата начала
Kasper714
Старожил
похоже это не цветочки, а леопардик и тигренок. :-)))
Санитар
Старожил
Не смотрю подобные передачи, но тут наткнулся на эту песню в интернете... Слезы не просто накатываются- они ручьём льются.
Коле из Уренгоя &Со надо было бы послушать перед поездкой в Германию.
Коле из Уренгоя &Со надо было бы послушать перед поездкой в Германию.
che-modano
Just member
Факт! Я сам залипаю так же каждый раз когда из сушильного автомата фильтр достаю)))) а мне уже за шийсят...Гипноз на 30 минутПосмотреть вложение 32349
Неужели? :)))
В доме было тихо. Яркие квадраты солнца лежали на полах. Пока я
раздевал тебя в твоей комнате и натягивал на тебя пижамку, ты успел
вспомнить обо всем, что видел в этот день. В конце нашего разговора ты раза
два откровенно зевнул. Уложив тебя в постель, я пошел к себе. По-моему, ты
успел заснуть прежде, чем я вышел. Я сел у открытого окна, закурил и
принялся думать о тебе. Я представлял твою будущую жизнь, но, странно, мне
не хотелось видеть тебя взрослым, бреющим бороду, ухаживающим за девушками,
курящим сигареты... Мне хотелось как можно дольше видеть тебя маленьким-не
таким, каким ты был тогда, в то лето, а, скажем, десятилетним. В какие
только путешествия не пускались мы с тобой, чем только не увлекались!
Потом из будущего я возвращался в настоящее и опять с тоской думал, что
ты мудрее меня, что ты знаешь нечто такое, что и я знал когда-то, а теперь
забыл, забыл... Что и все-то на свете сотворено затем только, чтобы на него
взглянули глаза ребенка! Что царствие божие принадлежит тебе! Не теперь
сказаны эти слова, но, значит, и тысячи лет назад ощущалось загадочное
превосходство детей? Что же возвышало их над нами? Невинность или некое
высшее знание, пропадающее с возрастом?
Так прошло более часу, и солнце заметно передвинулось, тени удлинились,
когда ты заплакал.
Я ткнул папиросу в пепельницу и прошел к тебе, думая, что ты проснулся
и тебе что-нибудь нужно.
Но ты спал, подобрав коленки. Слезы твои текли так обильно, что подушка
быстро намокала. Ты всхлипывал горько, с отчаянной безнадежностью. Совсем не
так ты плакал, когда ушибался или капризничал. Тогда ты просто ревел. А
теперь - будто оплакивал что-то навсегда ушедшее. Ты задыхался от рыданий, и
голос твой изменился!
Сны-всего лишь сумбурное отображение действительности? Но если так,
какая же действительность тебе снилась? Что ты видел кроме наших
внимательных, нежных глаз, кроме наших улыбок, кроме игрушек, солнца, луны и
звезд? Что слышал ты, кроме звуков воды, шелестящего леса, пения птиц,
убаюкивающего шума дождя по крыше и колыбельной матери? Что успел узнать ты
на свете, кроме тихого счастья жизни, чтобы так горько плакать во сне? Ты не
страдал и не жалел о прошлом, и страх смерти был тебе неведом! Что же тебе
снилось? Или у нас уже в младенчестве скорбит душа, страшась предстоящих
страданий?
Я осторожно принялся будить тебя, похлопывая по плечу, гладя твои
волосы.
- Сынок, проснись, милый,- говорил я, слегка тормоша тебя за
руку.-Вставай, вставай, Алеша! Алеша! Вставай...
Ты проснулся, быстро сел и протянул ко мне руки. Я поднял тебя, прижал
крепко и, нарочито бодрым голосом приговаривая: "Ну, что ты, что ты! Это
тебе приснилось, погляди, какое солнышко!"-стал раздвигать, откидывать на
стороны занавески.
Комната озарилась светом, но ты все плакал, уткнувши лицо мне в плечо,
прерывисто набирая в грудь воздуху и так крепко вцепившись пальцами мне в
шею, что мне больно стало.
- Сейчас обедать будем... Смотри, какая птица полетела... А где наш
беленький пушистый Васька? Алеша! Ну, Алешка, милый, не бойся ничего, все
прошло... Кто это там идет, не мама ли? - я говорил что попало, стараясь
развлечь тебя.
Постепенно ты стал успокаиваться. Рот твой еще страдальчески кривился,
но улыбка уже пробивалась на лице. Наконец ты просиял и засветился, увидев
любимый тобою, висящий на окне крошечный обливной кувшинчик, нежно
выговорил, наслаждаясь одним только этим словом:
- Куинчи-ик...
Ты потянулся к нему, не сделал попытки схватить его, как хватают обычно
дети любимую игрушку,-нет, ты смотрел на него омытыми слезами и от этого
особенно чистыми глазами, упиваясь его формой и расписной глазурью.
Умыв тебя, обвязав салфеткой, усадив за стол, я вдруг понял, что с
тобой что-то произошло: ты не стучал ножкой по столу, не смеялся, не говорил
"скорей!" - ты смотрел на меня серьезно, пристально и молчал! Я чувствовал,
как ты уходишь от меня, душа твоя, слитая до сих пор с моей,- теперь далеко
и с каждым годом будет все отдаляться, отдаляться, что ты уже не я, не мое
продолжение и моей душе никогда не догнать тебя, ты уйдешь навсегда. В твоем
глубоком, недетском взгляде видел я твою, покидающую меня душу, она смотрела
на меня с состраданием, она прощалась со мною навеки!
Я тянулся за тобою, спешил, чтобы быть хоть поблизости, я видел, что я
отстаю, что моя жизнь несет меня в прежнюю сторону, тогда как ты отныне
пошел своей дорогой.
Такое отчаяние охватило меня, такое горе! Но хриплым, слабым голоском
звучала во мне и надежда, что души наши когда-нибудь опять сольются, чтобы
уже никогда не разлучаться. Да! Но где, когда это будет?
Впору, братец ты мой, было и мне заплакать...
А было тебе в то лето полтора года.[DOUBLEPOST=1527755096,1527755061][/DOUBLEPOST]
раздевал тебя в твоей комнате и натягивал на тебя пижамку, ты успел
вспомнить обо всем, что видел в этот день. В конце нашего разговора ты раза
два откровенно зевнул. Уложив тебя в постель, я пошел к себе. По-моему, ты
успел заснуть прежде, чем я вышел. Я сел у открытого окна, закурил и
принялся думать о тебе. Я представлял твою будущую жизнь, но, странно, мне
не хотелось видеть тебя взрослым, бреющим бороду, ухаживающим за девушками,
курящим сигареты... Мне хотелось как можно дольше видеть тебя маленьким-не
таким, каким ты был тогда, в то лето, а, скажем, десятилетним. В какие
только путешествия не пускались мы с тобой, чем только не увлекались!
Потом из будущего я возвращался в настоящее и опять с тоской думал, что
ты мудрее меня, что ты знаешь нечто такое, что и я знал когда-то, а теперь
забыл, забыл... Что и все-то на свете сотворено затем только, чтобы на него
взглянули глаза ребенка! Что царствие божие принадлежит тебе! Не теперь
сказаны эти слова, но, значит, и тысячи лет назад ощущалось загадочное
превосходство детей? Что же возвышало их над нами? Невинность или некое
высшее знание, пропадающее с возрастом?
Так прошло более часу, и солнце заметно передвинулось, тени удлинились,
когда ты заплакал.
Я ткнул папиросу в пепельницу и прошел к тебе, думая, что ты проснулся
и тебе что-нибудь нужно.
Но ты спал, подобрав коленки. Слезы твои текли так обильно, что подушка
быстро намокала. Ты всхлипывал горько, с отчаянной безнадежностью. Совсем не
так ты плакал, когда ушибался или капризничал. Тогда ты просто ревел. А
теперь - будто оплакивал что-то навсегда ушедшее. Ты задыхался от рыданий, и
голос твой изменился!
Сны-всего лишь сумбурное отображение действительности? Но если так,
какая же действительность тебе снилась? Что ты видел кроме наших
внимательных, нежных глаз, кроме наших улыбок, кроме игрушек, солнца, луны и
звезд? Что слышал ты, кроме звуков воды, шелестящего леса, пения птиц,
убаюкивающего шума дождя по крыше и колыбельной матери? Что успел узнать ты
на свете, кроме тихого счастья жизни, чтобы так горько плакать во сне? Ты не
страдал и не жалел о прошлом, и страх смерти был тебе неведом! Что же тебе
снилось? Или у нас уже в младенчестве скорбит душа, страшась предстоящих
страданий?
Я осторожно принялся будить тебя, похлопывая по плечу, гладя твои
волосы.
- Сынок, проснись, милый,- говорил я, слегка тормоша тебя за
руку.-Вставай, вставай, Алеша! Алеша! Вставай...
Ты проснулся, быстро сел и протянул ко мне руки. Я поднял тебя, прижал
крепко и, нарочито бодрым голосом приговаривая: "Ну, что ты, что ты! Это
тебе приснилось, погляди, какое солнышко!"-стал раздвигать, откидывать на
стороны занавески.
Комната озарилась светом, но ты все плакал, уткнувши лицо мне в плечо,
прерывисто набирая в грудь воздуху и так крепко вцепившись пальцами мне в
шею, что мне больно стало.
- Сейчас обедать будем... Смотри, какая птица полетела... А где наш
беленький пушистый Васька? Алеша! Ну, Алешка, милый, не бойся ничего, все
прошло... Кто это там идет, не мама ли? - я говорил что попало, стараясь
развлечь тебя.
Постепенно ты стал успокаиваться. Рот твой еще страдальчески кривился,
но улыбка уже пробивалась на лице. Наконец ты просиял и засветился, увидев
любимый тобою, висящий на окне крошечный обливной кувшинчик, нежно
выговорил, наслаждаясь одним только этим словом:
- Куинчи-ик...
Ты потянулся к нему, не сделал попытки схватить его, как хватают обычно
дети любимую игрушку,-нет, ты смотрел на него омытыми слезами и от этого
особенно чистыми глазами, упиваясь его формой и расписной глазурью.
Умыв тебя, обвязав салфеткой, усадив за стол, я вдруг понял, что с
тобой что-то произошло: ты не стучал ножкой по столу, не смеялся, не говорил
"скорей!" - ты смотрел на меня серьезно, пристально и молчал! Я чувствовал,
как ты уходишь от меня, душа твоя, слитая до сих пор с моей,- теперь далеко
и с каждым годом будет все отдаляться, отдаляться, что ты уже не я, не мое
продолжение и моей душе никогда не догнать тебя, ты уйдешь навсегда. В твоем
глубоком, недетском взгляде видел я твою, покидающую меня душу, она смотрела
на меня с состраданием, она прощалась со мною навеки!
Я тянулся за тобою, спешил, чтобы быть хоть поблизости, я видел, что я
отстаю, что моя жизнь несет меня в прежнюю сторону, тогда как ты отныне
пошел своей дорогой.
Такое отчаяние охватило меня, такое горе! Но хриплым, слабым голоском
звучала во мне и надежда, что души наши когда-нибудь опять сольются, чтобы
уже никогда не разлучаться. Да! Но где, когда это будет?
Впору, братец ты мой, было и мне заплакать...
А было тебе в то лето полтора года.[DOUBLEPOST=1527755096,1527755061][/DOUBLEPOST]
Да, мой старший сын